«Если они приходят – это всегда разруха и насилие» — журналист Александр Сапронов об игиловцах
Он – единственный ростовский журналист, которому удалось побывать в Сирии в самый разгар боевых действий против запрещенной в России ИГИЛ. {jcomments on}
С мая по август 2017 года журналист информационного агентства Александр Сапронов был в командировке в Сирии, которая вот уже несколько лет считается самой «горячей точкой» и постоянно тлеющем запалом третьей мировой,увы, не только в странах Средиземноморья.
Взгляд изнутри, впечатления и личное мнение о террористах и терроризме – в нашем интервью.
— Александр, как попал в Сирию?
— Мне позвонили и спросили, не желаете ли? Я согласился, хотя легкая паника таки накрыла. Вроде и прошел четыре войны, но все они были на родной, российской, территории. А тут уравнение со всеми неизвестными — восточная цивилизация, нулевое знание арабского языка и особенностей тамошнего менталитета.
Отмечу, что отбор кандидатов на командировку в Сирию происходит только на добровольной основе. Не хочешь — сиди дома, никто на патриотизм давить не будет.
После согласия корреспондента на поездку и незаметной проверки компетентными органами следует вызов, короткие инструкции любимых руководителей, вручение телефона с международной симкой и торжественная отправка на московский военный аэродром Чкаловский.
Осознание того, что находишься в другом, возможно, нереальном параллельном мире, приходит уже на взлетной полосе аэропорта Хмеймим. К счастью, пресс-служба Минобороны России находится в нескольких десятках метров от пункта досмотра – офицеры департамента информации и массовых коммуникаций Министерства обороны радушно встретили, поведали об особенностях работы информационщика в местных условиях и даже вызвали такси.
Небрежно сказанная фраза «езжай в Латакию, в гостиницу» прозвучала как приговор о незамедлительном расстреле. Я-то по наивности думал, что гостиница неподалеку, на военной базе, под неусыпной охраной бравых военных. А тут глубокая ночь, темень непроглядная и до Латакии 25 километров. Сирийские бойцы на многочисленных блокпостах сурово хмурили брови и даже пытались изучить мои документы, сурово поправляя готовые к мгновенной стрельбе свои Калашниковы.
— Когда вас останавливали, что говорили?
— По инструкции хмеймимской пресс-службы надо было как можно увереннее произнести фразу «Руси сахафи» – это русский журналист.
Тогда насупленные взоры проверяющих теплели, а пальцы расслабленно опускались от спускового крючка.
— Гостиница пустая?
— Нет, недостатка в постояльцах не было. В том числе, и иногда были туристы из России. Для журналистов она была хороша тем, что являлась практически единственной в городе, где круглосуточно было электричество и интернет.
Ну, и охрана, конечно. Бойцы Мухабарата (спецслужба Сирии), перекрывшие въезд в отель бетонными блоками, вселяли хоть и небольшую, но надежду на хотя бы какую-нибудь безопасность.
Что особенно ценно на любой войне – так это журналистское братство. Когда последнюю горбушку поровну и вовсе не надо думать о том, как выглядишь со стороны, потому как априори ничего аморального сделать не можешь.
Российские коллеги, несмотря на близость утра, ждали новичка в фойе, помогли с заселением, дали на первое время сирийских фунтов (местная валюта) и только убедившись, что признаки стресса ушли с моего сверхнапряженного лица, спокойно разошлись по номерам.
В отеле предлагали только завтрак, после которого на вареные куриные яйца не мог есть полгода. Но братья-журналисты показали кафешки всякие, где можно недорого поесть.
Приписанный по собственному желанию к отелю таксист Абу-Салим стал настоящим другом. Мы с ним до сих пор в facebook общаемся. Он мне рассказывает все новости, немного говорит по-английски.
— А с местными ты общался? Как они относятся к тому, что российская армия зашла в Сирию?
— Великолепно относятся. Узнают, что русский, чуть ли не обнимают и целуют.
Единственное, что немного выводило из себя, это их вопрос: «Ну когда вы, русские, нас освободите?».
Спрашиваю: «А вы сами не хотите себя освободить?». Нет, они считают, что мы должны их вынести игиловцев из их территории — и точка.
— А они как-то объясняют, почему на их территории появилось террористическое государство? Откуда там ИГИЛ взялся?
— Нет, сирийцы тактично обходят этот вопрос. У них такая психология – они в большинстве не хотят воевать, абсолютно не воины. Будет рядом проходить колонна игиловцев, а хозяин дома с места не сойдет — как курил кальян, так и продолжит курить. Такой менталитет – и это всегда надо учитывать.
Есть, конечно, образцово-показательные подразделения, но вся надёжа только на россиян.
— Это не турки, где одна из сильных армий?
— Турки в Сирии вовсе не хозяева, хотя и вооружение у них супер. Но без нашей помощи сирийцам пока никак не обойтись. Игиловцы же дошли до Восточной Гуты, а это почти пригород Дамаска. Еще чуть-чуть – и они уже были бы в его центральных районах.
— Понятно, что без большой политики тут не обошлось. На твой взгляд, какие цели преследует Россия, участвуя в этой войне?
— Конечно, есть какие-то экономические цели. Но главное все же – это уничтожение терроризма. Я видел населенные пункты, из которых выбивали игиловцев. После себя они оставляли только полную разруху. Зашли как-то в брошенную деревеньку. Там такие дома шикарные были, школа, мечеть огромная по типу «Сердца Чечни». И только один мужчина решил восстановить свой дом. Все разворочено после боев, ни одного целого окна. Деревня два года пустая стояла.
Он начал рассказывать: «Когда пришли игиловцы, в школе и мечети сделали тюрьму. Кидали туда всех, кто даже просто косо на них глянул». Если они приходят – это всегда разруха, изнасилования и вседозволенность.
Как только в деревню заходили террористы, местные тут же уводили женщин и детей, или, как в той деревеньке, всем миром уходили. А еще сам лицезрел, что после игиловцев везде наблюдались сотни использованных шприцев и нетронутые упаковки со специализированными медицинскими препаратами.
— Наркотики?
— Конечно. Местные медики объясняли, что это сильнодействующие психотропные и наркотические штучки, с обратным адресом европейских стран.
— А что местное население говорит про американцев?
— Относятся к ним очень пренебрежительно, иронично. Мол, что могут эти американцы? А вот Россия – это да. Это сила.
— Возвращаются домой?
— Да. Взять ту же Латакию. В 2014 там было 300 тысяч населения, а сейчас уже более миллиона жителей. Строятся быстро. В Алеппо тоже потянулись десятки тысяч горожан. Да и провинция Дейр-эз-Зор после освобождения оживает в полный рост.
— А русские, которые там живут, что рассказывают?
— Приходили пообщаться к нам, часто, заслышав русскую речь, останавливали на улицах. Многие там прожили по 30-40 лет. Они, конечно, рады, что наша армия зашла.
ИГИЛом там пугают детей, ка на Руси хазарами, и говорят, что это самое страшное, что может произойти в жизни.
— Много мест в Сирии, где тебе довелось побывать?
-Да мы ездили каждый день. Провинции, города, деревни. Порой были в километре от боевых действий и шальные автоматные пули извещали о себе характерным стуком о бронированные борта кунга журналистского КАМАЗа. Но, откровенно говоря, выезды были тяжкими. За день пробегали иногда по 400 километров. За « бортом» солнышко греет за сорок по Цельсию, а в кунге без кондера – более 50 градусов. При этом на тебе 12-килограммовый бронежилет (обязательное условие при выездах) и вечно куда-то сползающая каска. За время командировки скинул 15 килограммов собственного веса. Без всякой мудреной диеты.
— А безопасность?
— Выстраивалась колонна, впереди шел БТР, колонну замыкал пикап с крупнокалиберным пулеметом из состава мухабарата. Обязательно — с офицером пресс-службы Минобороны. Очень много выездов было в колонне Центра примирения враждующих сторон в Сирии, возили гуманитарку.
— А что в гуманитарке?
— Мешочек муки, мешочек риса, консервы, сахар, соль. Не просто так возили – предварительно согласовывали со старейшинами, составляли списки нуждающихся. Сирийцы не требуют: «Кормите нас, обеспечивайте». И потом, за сезон они собирают по два-три урожая фруктов и овощей. Правда, с мясом там не очень – дороговато. Молочки тоже практические нет. В основном нут, овощи.
— В город сами ходили?
— Конечно. Население очень дружелюбное, еще раз повторю. Но часто доставали малолетки — как наши цыганские окружали толпой с речетативами- скороговорками. Но как откажешь пяти-семилетним малышам?
— В Центр примирения приходили игиловцы сдаваться?
Основная задача Центра – решение проблем без единого выстрела. Переговорный процесс, по словам его участников, происходил, примерно, так: «Если не договоримся, увидите бомбардировщики». Конечно, это слишком утрированно, и о всех дипломатических тонкостях знают разве что офицеры Центра. Но доводы российских военных понимают все. Центр организовывает подписание договоров о мире и взаимодействии буквально с каждой деревней.
Только после этого селяне обеспечиваются гуманитарной помощью.
— Какой город запомнился?
— Латакия и Алеппо. Латакия — родина Ассада, он ее холит и лелеет. Это сирийская Одесса, и такие приморские города, как мне кажется, похожи друг на друга как близнецы Там много ливанских магазинчиков – алкоголь, сало, отсутствующая в других магазинах колбаса – всё есть. А Алеппо буквально дышит своей многотысячной историей.
— А что пили?
— Виски и почему-то латвийскую «Столичную» из портового дьюти фри. Но редко, исключительно в целях профилактики
— несмотря на исключительные превентивные меры в месяц по два-три раза все равно травились до мушек в глазах. Иногда даже от местных арбузов.
— А как наши военные относятся к тому, что воюют в Сирии?
— Многие просят там остаться до победного конца. Ребята все понимают, готовы идти в бой. Причем говорят это не на камеру – просто в приватной беседе.
— Что для тебя лично означает терроризм?
— Психология убийства, вседозволенности. Вечно бородатые и немытые. Ничем местные боевики не отличаются от тех, которые воевали в Чечне в середине девяностых и «нулевых». Вера для тех и этих — только прикрытие для осознания своей эфемерной значимости. Не испытываю к ним никакой жалости.
Тот же Абу-Салим рассказывал, что когда игиловцы заходили в его родной Алеппо, если кому-то из боевиков нравилась квартира, они просто заходили, вырезали всю семью, а трупы через окна выбрасывали на улицу.
Во многих населенных пунктах мы так и не увидели ни одного целого здания. Поэтому утверждения экспертов о том, что в САР годы гражданской войны , погибли или пропали без вести более 460 тысяч человек не кажутся взятыми с потолка.
— Хотел бы вернуться в Сирию?
— Однозначно. Еще раз повторю — там просто надо быть самим собой и не подводить друзей. В мирной жизни этого часто не хватает. Запомнился крабовый супчик…это как лапша, только вместо курицы крабы. Шурпа и лагман постыдно отступают.
А еще хочется увидеть Сирию мирной и счастливой. Уверен, это время скоро наступит.